Рассказ фронтовика
Сползали потемки, безглазы и немы.
За гатью туманом чадили болота.
Поспешно, на ощупь седлали коней мы.
Приглушенным шагом гудела пехота.
В рядах молчаливые шли запевалы.
Качались орудья в тяжелом накате.
Тупые копыта плясали устало
По узенькой ленте выбитой гати.
Сосед мой поправил сбитую холку,
Дал повод, любуясь размашистым ходом,
Сказал: - Ну дела! Позавидуешь волку.
Лафа бы к страде развязаться с походом!
Без драки с кадетом не сладишь, конечно.
За землю цепляются, в глотку чума им!..
Жене без работника туго, сердечной, -
Да разве мы бабью печаль понимаем?!
Коль я не приду поутру из атаки,
Домой напиши. Похвали меня малость.
Мол, не было лучше во взводе рубаки,
Чтоб этим хотя вдова утешалась...
У хутора вдруг оборвалась беседа.
Потемки навстречу нам залпом хлестнули.
Шарахнулись кони. А утром соседа
За Каменным Бродом стреножила пуля.
Над черным жерлом приготовленной ямы
Лежал на шинели рубака кудрявый.
И солнце салют отдавало лучами,
И поднимались высокие травы.
Томились луга ожиданьем уборки,
В пыли умирала цветочная осыпь.
Почудился голос знакомый и горький:
"Лафа бы смотаться домой к сенокосу!"
На дневке писал я Егоровой женке,
Что мужем ее эскадрон наш прославлен,
Что был он разведчик бесстрашный и тонкий
И к ордену главным начальством представлен.
Что ей и ребятам поклон от Егора,
Что помнит о них и целует заочно,
Что ранен слегка, но поправится скоро
И к осени отпуск получит бессрочный.
Шрапнелью и липой ввели бездорожья...
Мы двигались дальше в разливы пожарищ.
В письме согрешил я немножечко ложью,
Но был сенокос... Понимаешь, товарищ?
1925-1929 | 
